Антоньо опустил голову.

Олла вскочила на ноги. Грудь тяжело вздымалась, а на бледном лице горели два ярких угля, готовых испепелить этого зверя в образе человеческом.

Кили тоже оказалась на ногах, внимательно всматриваясь в человека, который так напугал её подругу. Аура над его головой почти сливалась с небом и была чистой. От него не исходила та темная энергия, как у других похожих на него людей. Кили, успокоившись, мягко опустилась на лапы.

Джулия тоже встала, легонько поглаживая Оллу по волосам.

— Успокойся, девочка. Этот человек больше не опасен. Ты вправе ненавидеть его, но он — пленный и может, я уверена в этом, оказать нам помощь.

Затем Антоньо услышал мужской голос и чуть приподнял голову. В разговаривающем он не сразу признал бывшего переводчика испанского войска. Лишь спустя несколько секунд он понял, что индеец в красивой диадеме черных перьев — это Тепосо. Разочарованной ухмылкой в голове пронеслось: вот откуда они знают испанский.

— У вас кровь на рубашке, — сказала Джулия. — Вы серьезно ранены?

Антоньо, не поднимая глаз, покачал головой.

— Подойдите ближе и назовите свое имя.

Он, как во сне, сделал несколько шагов, отмечая про себя чистую и связную речь жрицы. «Нет, — устало и равнодушно подумал Антоньо, — это не Тепосо обучил их». Вопрос «а кто же тогда?» затерялся в дебрях раскаянья, горечи, сожаления и полнейшей опустошенности. Повинуясь какому-то велению свыше, он отыскал глаза той девушки и тихо сказал:

— Простите меня.

В его голосе не было просьбы, в нем отсутствовала мольба и даже не чувствовалось жалости к себе; но каждая буква кровоточила и было видно, что ему по-настоящему больно.

Джулия удивленно посмотрела на него и кивнула Тепосо: переведи.

Олла бросилась прочь от этих слов, будто они были заразными; будь они смертельными, она бы не тронулась с места. Но сейчас ей хотелось одного: прыгнуть в ручей и дрожать от холодной воды — но чувствовать, как зараза смывается с тела.

Джулия вздохнула, провожая глазами убегающую Оллу, и указала Антоньо на траву, приглашая сесть.

— Так как же вас зовут?

— Тони, — ответила Лори. — Хорошее имя, мне нравится.

— Лори, будь любезна, топай-ка за Оллой и не оставляй её одну. Вы тоже можете погулять, — отпустила Джулия остальных.

Антоньо опустился на траву и скрестил на груди руки. Джулия продолжала изучать его лицо. Этот парень интересовал её все больше.

— Вы говорили искренне, я почувствовала это, — сказала она. И твердо добавила: — Прежде чем вы ответите на мои вопросы, я бы хотела вначале удовлетворить ваше любопытство. Итак?..

Антоньо молчал, разглядывая носки своих сапог.

— Ну, хорошо, раз вам все понятно и вас ничего не удивляет, ответьте мне, пожалуйста, на первый вопрос: где держат детей?

— Я не вернусь назад, — сказал он вместо ответа на вопрос.

Джулия согласно кивнула.

— Я тоже так думаю. Так где же?

— В храме, в подземелье.

— Всех?

— Да. Девяносто шесть человек. — И после паузы: — Их не кормили.

— Я почему-то не удивляюсь, — спокойно отозвалась Джулия. — Теперь подробно расскажите, сколько солдат охраняют их, сколько вообще постов и где, в какое время происходит смена караула. Меня интересует полный режим вашего гарнизона. Надеюсь, что вас не нужно предупреждать о правдивости информации. К сожалению, взамен ничего обещать не могу, просто нечего предложить. Единственное, за что бы вы могли поторговаться, — это ваша жизнь. Но мне она не нужна, так же, как и вам. Ваша жизнь закончилась, когда вы пролили первую невинную кровь. Так что ещё раз повторю: предложить вам нечего.

Слова жрицы ровно, как кирпичи, выкладывались в голове Руиса, образовывая глухую стену, за которой он оказался, куда сам себя загнал; именно там его место — в каменном склепе без света, воды и пищи, без малейшего шанса на оправдание и сочувствие. Да он бы убил себя, если бы его вдруг пожалели, вернее, если бы поняли состояние его души.

Он твердо посмотрел на жрицу.

— Я, конечно, расскажу все, что вас интересует, но все же соглашусь на ваше предложение и спрошу кое о чем. И ещё скажу, что вы абсолютно правы: мне моя жизнь больше не нужна. Ваш испанский — хорош, но в нем звучит какая-то… Не знаю, может, я окажусь не прав, но рискну предположить, что корни вашего племени уходят в Испанию. Быть может, какие-то отважные мореходы в давние времена сумели добраться до этих земель и обосноваться здесь. Другое просто трудно предположить.

— Действительно трудно. Но это не так. Ни в самые дальние, ни в сравнительно близкие времена — я имею в виду год 1492, когда Христофор Колумб открыл земли Америки, — сюда не ступала нога европейца.

Вот как! Антоньо даже открыл рот от удивления. Да какое там удивление — удар по мозгам корявой дубиной!

Он с минуту приходил в себя, а Джулия, ухмыльнувшись, продолжила:

— Теперь-то вы должны точно понять, что не из Испании наши родовые корни. За подобные штуки там предают аутодафе, не так ли?

— Давайте, сеньора, я отвечу на ваши вопросы, а то, чувствую, надолго меня не хватит. Вы спрашивали о распорядке в гарнизоне?

2

Литуан проснулся, чувствуя жажду, и попросил пить. Таемина, сидевшая у его изголовья, подала чашку с холодной водой.

За зеленой стеной шатра он услышал незнакомый мужской голос и чуждый ему язык. После долгого сна он не сразу сообразил, что совсем рядом разговаривает испанец. А когда понял это, то для того, чтобы вздрогнуть и испугаться, время было потеряно. Он лишь вопросительно посмотрел на жрицу.

— Там пленный воин, — сказала Таемина.

— Пленный воин, — повторил Литуан, вслушиваясь в ровный голос за стеной. — Помоги мне подняться.

— Но Дила не велела тебе вставать.

— А ты слишком много разговариваешь. Делай, что тебе велено!

— Мне велено, что бы все, в чем ты нуждаешься, было у тебя под рукой. Сейчас ты нуждаешься в покое. И это — воля Дилы, — коварно ответила жрица.

— Что ж, придется подняться без твоей помощи.

Литуан оперся на руку и судорожно приподнял тело. Таемина поспешила на помощь, ругая про себя упрямого старика.

— Когда Дила развязала вам языки, она сделала ошибку. И об этом я сейчас ей скажу, — ворчливо произнес Литуан, не боясь, впрочем, навлечь на себя гнев богини. — Не думаешь же ты, что я пойду к ней сидя?

Девушка улыбнулась и покачала головой.

— Мне влетит из-за тебя.

Литуан оперся о её плечо, сделав шаг к выходу.

— Голова кружится, поддерживай меня.

Он сразу узнал в сидящем к нему вполоборота испанце того высокого солдата, который спас его в храме от неминуемой гибели. Литуан до сих пор не разобрался, приписывать ли необъяснимое поведение испанца его человеческим качествам либо отнести это к проявлению божественной силы, и он не мог склониться в ту или иную сторону. Но солдат, давая возможность Литуану скрыться, обращался к своему Богу, осенив себя знаком креста. Это, скорее всего, был порыв души и сердца, в которых не угасло сострадание и милосердие.

Литуан покачал головой, дивясь привратностям судьбы: ещё несколько дней назад он был пленником, и вот роли поменялись местами. Что ж, он не будет соревноваться в благородстве с этим испанцем, просто он отдаст ему должное и попросит Дилу отпустить того на волю. Так требовала душа Литуана.

Испанец продолжал что-то рассказывать Диле, и его речь, и лицо при этом сохраняли спокойствие; он не нервничал, не был подавлен, как — в представлении священника — должен бы вести себя плененный. Да и разговор проходил с глазу на глаз. Быть может, ошиблась Таемина, сказав, что он пленный? Может, пришел сам, решив помочь им?

Антоньо слегка повернул голову, поймав на себе чей-то внимательный взгляд; их глаза вновь встретились. Он поднялся на ноги и слегка наклонил голову. Непонятно, было ли это простым приветствием, присутствовало ли здесь невольное уважение или это было выражением искренних чувств к спасенному им человеку.