— Вы неправильно истолковали мои слова… Простите, Ваше Величество, спохватился дон Иларио. — Я поясню. Дело в том, что Петр Каместор и другие названные мной ученые, в своих трудах поместили земной рай на Востоке земли там, по их мнению, выше западных. Святой Амвросий, например, ссылается на произвольное толкование одного места в латинском переводе библии. Он полагает, что рай — самая высокая точка земли. И он не одинок в своих суждениях. Исидор Севильский и Петр Каместор также говорят об этом.

— Боже правый, как много вы знаете! — воскликнула Изабелла. — Уж не обладаете ли вы степенью лиценциата, уважаемый дон Иларио?

— Нет, Ваше Величество. Я даже не имею чести называться бакалавром [7] .

— А я этого совершенно не помню, — нахмурился король, — хотя тоже читал и Беду Достопочтенного, и других. А ну-ка, скажите нам, сеньор Иларио, откуда они взяли, что рай обязательно должен быть на Востоке.

— Это не они, Ваше Величество, это Аристотель.

— Час от часу не легче! Так они или Аристотель?

— Все же «виноват» в этом Аристотель. Он утверждал, что восточные страны выше стран западных. А Исидор Севильский и другие историки просто увязали его мнение с этим толкованием библейского текста.

Дон Иларио не рисовался перед королем и королевой, изображая из себя ученого или, во всяком случае, весьма осведомленного в истории мужа. Для него этот ряд средневековых деятелей науки был непререкаемым авторитетом, и он свято верил им.

Христофор Колумб, так ловко открывший земли Нового Света, в частности землю Парии [8] , и не подозревал — по мнению дона Иларио, — что эта земля и есть тот самый рай. Нужно только спуститься ещё ниже, к экватору, где экспедиции Алонсо де Охеды и Винсенте Пинсона открыли обширный берег восточной части Парии вплоть до Пресного моря [9] . Сейчас Колумб ищет в Верагуа [10] копи царя Соломона — ну и пусть ищет. А он, Хуан де Иларио, будет искать их в другом месте. Пусть они будут называться по-другому — это не важно, но он их найдет. Он и так слишком долго взвешивал все «за» и «против» и мог ещё в далеком 1493 году сделать первую попытку осуществления своих честолюбивых планов — сразу после выхода в свет буллы папы Александра VI «Inter Caetera». Этот документ появился 3 мая 1493 года. В нем папа предоставил кастильской короне права на земли, которые она открыла или откроет в будущем. Поистине обладая талантом оптимиста, дон Иларио был тихо обрадован перспективой самому открывать и покорять новые земли, естественно, давать им названия — может, даже своим именем — и, чем черт не шутит, заложить город. Чем он хуже этого выскочки адмирала Колумба! У которого отряд состоит из многочисленных бездельников. Они даже себе не добыли золота, зато гордятся проектом организованной работорговли да ещё пишут об этом мемуары. Дураки!

Хуан де Иларио не сомневался, что скоро адмирал окажется в опале, ему не поможет даже католическая церковь с её духовными орденами, благодаря Колумбу приобретшая многомиллионную паству. А скорее всего сама церковь и станет главной гонительницей великого пионера.

Король и королева с интересом дослушали рассказ почтенного идальго о знаменитых ученых.

— Вы, конечно, не сидели сложа руки, пока мы рассматривали ваш вопрос? — спросила королева. — Позвольте узнать о численности вашей экспедиции. Нам это небезразлично.

— Конечно, Ваше Величество. Сейчас в Кадисе стоят три корабля — три прекрасных галиона, и двести превосходных солдат ждут с нетерпением попутного ветра.

— Ого! — проронил Фердинанд. — Значит, вы готовы отплыть при попутном ветре и без нашего на то разрешения?

— Наверное, под попутным ветром дон Иларио подразумевает нас с вами, государь, — предвосхитила ответ дона Иларио королева.

Тот снова низко склонил голову, соглашаясь с Изабеллой.

— Что ж, прекрасный ответ, — похвалила она себя. — Ваши компаньоны тоже отправляются вместе с вами?

— Нет, Ваше Величество. Франциско де ла Вега слишком занят на своих верфях, но представлять его будет доверенное лицо — некто Родриго Горвалан, которого он посылает в экспедицию. Честно говоря, я его ещё не видел. А дон Педро Игнасио намного лучше чувствует себя на суше, чем на море.

В последних словах дона Иларио прозвучала неумело скрытая ирония: дон Педро страдал морской болезнью, следовательно, ни о каком путешествии по воде речи быть не могло.

— Иначе говоря, возглавлять экспедицию будете вы. Что ж, это справедливо и разумно. Такой смелый солдат уже давно должен стать командором.

Слово «командор», произнесенное королевой, напомнило в этот момент королю Христофора Колумба, и он по какому-то наитию неожиданно спросил:

— А нет ли в вашей эскадре корабля под названием «Санта Мария»?

— Есть, Ваше Величество. Это новый галион.

Дон Иларио подчеркнул слово «новый», так как каравелла Христофора Колумба носила то же название.

— А другие?..

— Другие, — подхватил дон Иларио, — это «Мария Глориоса», которой будет командовать капитан Химен Франциско и «Тринидад» — под началом Гарсии де Сорья.

— «Санта Мария» — под вашим командованием?

— Не совсем так, Ваше Величество. Боюсь показаться невежественным, но в морском деле я мало что понимаю. Зато вместе со мной на корабле будет опытный шкипер Диего Санчес.

— Ну что ж, любезный дон Иларио, я думаю это все, что мы хотели узнать. Ваши бумаги в полном порядке, и сеньор Альварес незамедлительно вручит их вам. Помимо нашего личного разрешения, вы получите письмо к губернатору Николасу Овандо [11] . Когда прибудете на Эспаньолу, передайте его и следуйте полученным инструкциям.

Фернан Альварес взял в руки грамоту и стал зачитывать текст, а на лице дона Иларио промелькнула довольная усмешка. В ушах уже гудел морской ветер — не призрачный, как это было ещё утром, а самый настоящий: крепкий и соленый, такой, каким он бывает при величественном появлении прекрасной Авроры [12] . И у этого ветра даже был цвет — цвет золота.

Он отогнал будоражащее ум видение и дослушал последние слова секретаря:

— «…идти и обосновываться в Индиях. Я — король. Я — королева. По приказу короля и королевы — Фернан Альварес».

Дон Иларио принял из рук секретаря грамоту и положил её в широкий карман камзола.

— Ну вот, дорогой командор, попутный ветер у вас в кармане, — пошутила Изабелла. — С ним вы можете спокойно пускаться в плавание.

— Спасибо, Ваше Величество, — командор отвесил ей глубокий поклон и так же низко поклонился Фердинанду: — Благодарю вас, Ваше Величество, — и твердой походкой вышел из салона королевы.

— Ну, как вам новоиспеченный командор, государыня?

— С глаз долой, — лаконично ответила королева.

— Ну и отлично. А теперь, — Фердинанд встал и подал Изабелле руку, долгожданная прогулка.

Глава II

1

А дон Иларио тем временем направлялся в Кадис. Там была назначена встреча трех главных участников авантюрной кампании, которые неделей раньше определили предварительную дату отплытия — 12 апреля 1503 года. Из них двое снарядили экспедицию на свои деньги, а третий был инициатором, умелым воином и главным исполнителем.

Дон Иларио не строил на будущее стратегических планов, разумно решив, что на месте будет виднее. А сейчас он думал о том, с каким удовольствием снимет шерстяной костюм и наденет хлопчатый камзол и простые чулки.

Две недели назад он побывал в Эсихе — городе, где прошло его детство. Оно оставило неяркие, размытые образы монотонно пролетевших лет. В памяти был провал — между ним, маленьким мальчиком, и уже крепким юношей, впервые примерившим кирасу [13] . С этого момента память работала безукоризненно. Дон Иларио, как наяву, мог увидеть своего учителя фехтования португальца Ван де Мира; искаженное смертельной маской лицо итальянского солдата, который судорожно сжимал горло, распоротое дагой [14] испанского ровесника. Своего лица в тот момент, когда он впервые убил противника на итальянской границе, дон Иларио, конечно же, видеть не мог. Но перед глазами стояла отвратительная лужа ядовито-желтой рвоты, в которую столбами вросли его руки. И толчки: внутренности просились наружу, выражая гневный протест против убийства. Ему, хоть и прошло более тридцати лет, до сих пор жаль этого парня. Больше никого. Ни молодую беременную мавританку, ни чернокожих босоногих мальчишек, пытавшихся убежать от мощных копыт его коня у реки Хениль; взрослые воины не в счет. Все они были «неверными», исповедующими другую религию, — значит, они должны были умереть. Война стала его жизнью, а профессия солдата — сущностью. Вот и там, куда он скоро отправится, язычники. Значит, жизнь продолжается, и он — существует.