Дети, шумно дуя на горячий бульон, пили его мелкими глотками, бросая взгляды на высокого солдата, который видел Литуана и саму Дилу. Правда, он не показался им таким высоким, каким описывала его Аницу. Он сидел подле них сутулый с седой прядью, падающей на покрасневшие глаза.

Гонсало Муньос только ахнул, когда увидел вылезшего из подземелья Антоньо. Не иначе как сам дьявол явился ему под землей, подумал стражник, сокрушенно качая головой.

Не узнал его и Кортес, вскочивший с гамака при виде ссохшейся фигуры друга. А Химено де Сорья приказал ему тотчас же лечь.

— Нет, доктор, единственное, что мне сейчас нужно, это прохлада в тиши уединенной лужайки.

И он ушел, резко ответив Кортесу, который собрался было проводить его, что хочет остаться один.

3

— Похоже, что-то случилось, — сказала Лори Фей Грант. Обе поджидали Антоньо в условленном месте. — Эй, Тони, что произошло? Что с детьми? — Она пожала ему руку, заглядывая в его лицо землистого цвета.

— Ничего. Все нормально. Они только что поели.

Лори облегченно вздохнула.

— Слава Богу! Тогда зачем ты надел эту маску? Выброси её, она тебе не идет. И сними парик. Клыков у тебя, случайно, нет? — она наклонила голову, дурашливо пытаясь заглянуть ему в рот.

Антоньо улыбнулся, показывая ровные, белые зубы.

— Несварение? — догадалась Фей. — Это мы мигом вылечим.

— Не вздумай, Тони, принимать что-либо из её рук. Эта ведьма подмешает тебе приворотных кореньев, а я сама на тебя виды имею. Пойдем, Дила-лай ждет уже давно. И улыбайся, приятель, улыбайся, а то Литуана, чего доброго, хватит удар.

И опять в лагере жриц было все, как вчера; и снова Антоньо увидел ту девушку. Но в этот раз она не убежала, даже на несколько мгновений задержала на нем взгляд.

Сейчас Олла гнала от себя мысль, что этот человек — испанец, причинивший столько горя. Он теперь помогал, или, по мнению Оллы, искупал свой грех перед Богом. Бог, может быть, простит его, но она — никогда! Хоть он и не был сейчас похож на воина — в широкой белой рубашке и высоких сапогах, но все же ей чудились на нем блистающие доспехи, сплошь забрызганные кровью её братьев и сестер. И ничего не значили его большие серые глаза, в которых застыла усталость; и нервные руки, не находящие себе места; согбенная бременем содеянного фигура тоже не претендовала на снисхождение и тем более прощение. Но все же весь его облик целиком рождал в глубине души некое подобие жалости.

Жалости?! Оллу даже передернуло от невольного доискивания в этом человеке чего-то положительного и оправдательного. «Да, именно жалости, брезгливо вывела она формулировку своих наблюдений. — Он жалок, его никчемная жизнь закончена, пусть даже он раскаялся. Неужели он сможет жить дальше, нося в себе неподъемный камень вины? Да, он вдвойне жалок, потому что ему приходится общаться с нами. И втройне жалок… Нет, — оборвала она себя, — хватит. Если разбираться в этом испанце до конца, то придется вспомнить, что он помог Литуану спастись, и мне помешает это ненавидеть его. Потом придется учесть его помощь в освобождении детей. Так можно и зауважать его». Олла покраснела от собственных мыслей и ошпарила испанца ненавидящим взглядом.

Антоньо, наконец, оторвал взгляд от девушки и перевел его на Джулию, подходя к ней ближе.

От внимательной Лори не укрылись ни те, ни другие глаза, и она многое прочитала в них. Положив руку на плечо Антоньо, с которым они были одинакового роста, она предложила молодому идальго сесть.

— Здравствуй, Тони, — поздоровалась подошедшая Джулия.

— Ах, да… — он досадливо махнул рукой. — Простите меня. Здравствуйте.

— Плохо спали?

— Да, неважно.

— Вчера я не заметила твоей седой пряди. Она тебе к лицу.

— Седой? — Антоньо тронул волосы и попытался улыбнуться. — Вы о волосах? Это давно, это…

— Тебе не обязательно рассказывать, — сказала стоящая позади Лори, которая не далее как вчера отметила исключительную черноту его шевелюры.

— Да, конечно. Детей сегодня накормили, а вчера ночью я передал им ваш наказ. Они очень обрадовались. Их не будут водить на работу дней шесть-семь, это приказ командора. Я попросил разрешения — все равно я раненый и от меня нет никакой пользы, — присматривать за детьми и следить, чтобы их вовремя кормили.

— Отлично, Тони, молодец! Это то, что нам нужно, — Джулия хлопнула Антоньо по плечу, а её глаза сверкнули радостным огнем. — Лори, свистни-ка сюда Тепосо и Литуана.

Лори, сунув два пальца в рот, мгновенно выполнила приказ.

— Дура! — не выдержала Джулия, у которой заложило уши.

— Согласна, — повинилась Лори и пошла в шатер, где отдыхал после ночного дозора Тепосо.

Вождь, подложив под голову руку, мирно спал. Литуан уже был на ногах, разбуженный голосами, а затем — разбойничьим свистом.

— Еки — о'кей, — продемонстрировала она священнику знание языка альмаеков. Еки значило — дети.

Литуан повернулся к Альме, который находился у изголовья Тепосо, и прочитал короткую молитву.

Теперь жрицы не исполняли обряда присутствия — Дила распорядилась так. Коли её вызвали и она здесь, то постоянное сидение возле Бога становилось необязательным. Кто хочет помолиться — пожалуйста.

Лори присела возле Тепосо и стала тормошить его.

— Вставай, тренер, Великая и Могучая Дила вызывает тебя.

Тепосо недовольно заворочался и открыл глаза.

— Опять ты? Ну чего тебе?

— Я же сказала — тебя призывает к своим ногам Дила.

— О, сеньор Иисус!

— Давай, давай, тренер, — торопила его Лори.

— Слушай, почему ты все время называешь меня «тренер»? Что вообще означает это слово? Наверное, что-то обидное, другого от тебя не дождешься.

— Дурачок! Тренер — это… начальник. Вот мы, к примеру, баскетбольная команда, а ты — наш тренер. То есть ты больше знаешь и учишь нас, как и что правильно делать, даешь советы. И обязательно кричишь и ругаешься. Без этого нельзя.

— Правда?

— Клянусь Президентом.

— А кто это?

— Касик Америки.

— Все равно я спрошу у Фей.

— Конечно, спроси. Она хочет, чтобы её кто-нибудь потренировал. Наори, накричи на нее, заставь лечь на траву, и пусть отжимается. Сколько раз это на твое усмотрение.

— Но ты ведь тоже из моей команды?

— Да.

— А если я начну с тебя?

— Нет проблем.

— Тогда отжимайся.

— Вечером. А теперь — пошли.

4

— Так, все в сборе, — сказала Джулия и, откинувшись назад, погладила пуму. — Даже Кили с нами. Я буду говорить с небольшими паузами, чтобы Тепосо успевал переводить. Вот что, друзья мои, в нашем распоряжении имеется неделя, тот срок, за который мы должны провести одно, но решающее мероприятие. Силой противника не возьмешь, поэтому мы примем контрмеры и выдвинем ему свои условия.

— Интересно, что мы сможем им предложить, — отозвалась Дороти. — Все, что их интересует, это золото.

— Кстати, о золоте. В нашем ультиматуме оно будет значиться пунктом вторым. Первый — освобождение детей. Тепосо, ты успеваешь?

— Успеваю. Только хочу согласиться, что для испанцев нет ничего дороже золота.

— Спасибо за реплику. Но ведь золото, которое находится здесь, для них не представляет ценности. Оно по-настоящему приобретет ценность, когда пересечет океан и окажется в Европе.

— Корабли! — Лори вскинула руку со сжатым кулаком.

Джулия улыбнулась по поводу её восторга.

— Именно. У нас всего семь дней, за этот срок мы должны захватить корабли и отогнать куда-нибудь подальше. Антоньо, на судах остались солдаты?

— Нет, только команды по 25 человек — матросы, маэстре, шкиперы, да ещё 20 плотников.

— У них есть военные навыки?

— Может, у нескольких.

— Да что тут спрашивать, — встряла Паола, — что, мы не сможем вшестером загнать 30 человек в трюм?

— Сможем, но риск сведем к нулю, призвав на помощь индейцев-урукуев. Они помогут нам, Тепосо?